Млава Красная [пролог и первая глава] - Вера Камша

Пустое поле впереди сматывается грубым выцветшим сукном, синяя полоса растёт, распадается на фигуры с лицами, шапками, ружьями… Ага, не успели! Несущихся в атаку кавалеристов не встретила артиллерия, не перехватили драгуны, ну так получайте, господа! Что, не ждали от нас такого?!

Шедшие первыми русские буквально сносят, как весенняя вода запруду, начавший было перестраиваться егерский батальон, а вот уже и работа для гусарских сабель.

Хох! Форвертс! Александер рубил крест-накрест, по обе стороны лошадиной шеи, лезвие послушно рассекало человеческие тела и только раз обиженно звякнуло об умело подставленный ствол ружья — повезло этому стрелку, ну да ладно, нет времени топтаться на месте, вперёд! Синие фигуры разбегаются, чёрные, как карающие фурии, преследуют и убивают. Бой — это охота, празднество, пир!..

Шуленберг, ликуя, вместе со своим взводом пронёсся сквозь развалившийся французский строй, за которым металось нечто светло-зелёное. Вестфальцы! Ах вы ж подпевалы Буонапартовы… Явились, да? Почти на границу Пруссии? Так получайте!

— Господин полковник! Вашвысокобродь!

Орлов обернулся. Не выдержал, присвистнул не хуже Янгалычева.

Совсем близко неуклонно продвигалось вперёд императорское знамя — статный француз в расшитом золотом и залитом кровью мундире увлекал за собой плотно сбитый клин опытных, судя по их немолодым лицам, бойцов. Гренадеры, явно из тех, «Славнейших»…

— Я их остановлю! Дозвольте.

— Отставить.

Остановит он… Ладожане не лейб-гвардионцы, а герой поручик Ельшин — не Байар Неистовый. Ты, впрочем, тоже…

— За мной, ребята! — Это опять просто, это опять как к барьеру… Хриплое «Ура!» за спиной, топот ног, справа и слева. Догоняют, такие-разэдакие, а француз-то у нас генерал! Надо же, схватка вождей, прямо как в старину! Представиться? Незачем.

Лязгнули, сталкиваясь, клинки, противник метнулся в сторону, норовя проколоть русскому бок. Не успел: может, споткнулся, может, кровь, заливавшая синий мундир, была не чужая, а своя — Сергия это не волновало, он просто хлестнул по подставленному плечу. И сразу второй удар, теперь уже в горло…

— Вашбродь!!!

Ненависть в чужих глазах и нацеленные в грудь штыки. Ветераны-гренадеры чуть-чуть не успели спасти своего командира, что ж, теперь они отомстят. Французы-то промешкали, а вот ординарец Сергий успел. Стволом ружья отмахнул в сторону два вражеских штыка и грудью принял третий. От четвёртого Орлов ушёл сам, отправив синего ветерана следом за его генералом. Подоспел Ельшин с наспех собранной полуротой, оттеснил французов, дав командиру короткую передышку — как раз закрыть тёзке глаза. Пресветлый ключарь не заметит подмены. Раба Божьего Сергия он встретил, а уж князь тот или солдат…

Полковник поднял мимоходом сорванный французским штыком медный солдатский крестик, сунул в карман. Вольнодумец Орлов существование Бога отрицал, но при чём тут Бог?

У Николы Тауберта едва горло не перехватило от гордости за свой полк и за своих товарищей — они налетели так яростно и стремительно, с такой отчаянной отвагой! Неудержимо несущаяся лавина кавалергардов и чуть приотставшие, прикрывающие их с флангов эскадроны пруссаков. Белое и чёрное… Великолепное зрелище, вызывающее душевный трепет, а он — здесь, на холме, без бедняги Аякса и с фляжкой генеральского коньяка! В душе всё вскипело от чудовищной смеси восторга, обиды и досады, но восторга, потеснившего даже боль потери, всё же было больше.

Выстрелы и штыки не смогли остановить союзную кавалерию, и вот фланговые батальоны французов разбегаются, солдаты группами и поодиночке стремятся под защиту своих не попавших под удар и не потерявших строя товарищей. А тем уже не до обходов и не до Орлова — части, что должны были сокрушить русскую пехоту, разворачиваются и смыкают ряды, готовясь отразить новый натиск. Да, это тебе не австрияки, не баварцы и даже не лехи. Это Буонапартовы французы! Ощетиненные штыками каре одной лихостью не возьмёшь, как бы ни хотелось. Атаке конец, теперь только ждать артиллерию и лейб-гренадер — личные резервы василевса, если не врут адъютанты князя, уже в пути.

Услужливый ветер доносит сквозь притихшую было канонаду зов трубы. Орлов-Забецкой не глупей своего штаб-ротмистра, он созывает кавалергардов назад, под знамёна, и не только он. Белое, чёрное, синее, светло-зелёное стекается в крупные капли, подаваясь в разные стороны.

Взгляд с болью отмечает на блеклой траве среди обильного синего снежные пятна знакомых мундиров. Не даром удалось остановить маневр французов, ох не даром! И пруссакам тоже досталось… А сейчас, похоже, им всем достанется ещё больше!.. Кто бы из маршалов Буонапарте здесь ни командовал, соображает он быстро, и вслед за пехотной из-за холма на поле выплёскивается вторая волна, на сей раз конная.

— Эгей, гусар! — прокричал вновь оказавшийся рядом Василий. — Руби их в песи! Ферштей?

Фон Шуленберг не понял и просто отсалютовал кавалергарду клинком.

— И то, — кивнул русский. — Вместе и жабу есть веселей! Не то что лягушатников!

Йан-га-ли-чефф, само собой, отлично изъяснялся по-французски — как и сам барон, но сейчас речь врага звучала бы издевательством.

— Да, — обрадовался знакомым русским словам Шуленберг. — Вместе! Веселей!

Мысль была шалая и по-настоящему гусарская, кроме того, она оказалась последней, потому что пришлось вновь идти в бой согласно диспозиции, которую в считаные минуты при виде брошенной в бой французской кавалерии сочинили господа полковые командиры.

На сей раз первыми на врагов — бодрых и чистых драгун — ринулись «чёрные гусары», налетели, закружили, разозлили и увлекли за собой. Под удар заново собравшихся в кулак русских. Василий с товарищами не сплоховали, их атака заставляла вспомнить о белых альпийских лавинах, столь же неудержимых и блистательных. Всё вышло просто великолепно, и сейчас барон Александер со товарищи увлечённо охотился на французов, брызгами разлетевшихся по полю. О, сей момент ротмистр чувствовал себя отменно, даже глаза не беспокоили. Гейер тоже был доволен, жеребец желал драки не меньше всадника, злостью и азартом напоминая… Василия. Восточная кровь свирепа и неукротима, но как же она хороша под седлом!

Единое целое — конь, всадник и смертоносная сталь, и это целое неумолимо настигает жертву, легко, даже изящно уклоняясь от чужой пули или клинка, чтобы в свою очередь нанести верный удар. Что рядовой драгун, что ветеран-сержант, что молодой, безусый ещё офицер… они были храбры и хорошо обучены, но… удар, торжествующий визг Гейера, и очередной конь с опустевшим седлом уносится прочь.

— Сбор! — велит несносная труба. — Под штандарты!

Проклятье, всему хорошему обычно приходит конец. И гусарское приволье тоже закончилось — к угодившим в ловушку драгунам спешила подмога, и какая! Высокие красные гребни шлемов, блеск кирас… Отборная тяжёлая кавалерия, карабинеры — это оченьсерьёзно. И ещё драгуны, опомнились, умники, и теперь обходят, так и норовя захлестнуть тяжёлым крылом. Давайте, господа, давайте! У нас в этой игре отличные партнёры, так что мы тут сейчас разыграем новую партию, никуда вы от нас не денетесь! Как там говорил этот гвардеец восточных кровей: «Вместе есть веселей!» Сегодня у нас на обед французская кавалерия. Или наоборот…

Уже Ельшин с остатками первого батальона отправился выручать угреньцев. Уже Колочков сам привёл с полсотни человек заткнуть свежую прореху. Потом угреньцам и ладожанам стало одинаково скверно, но остатки двух пехотных полков всё ещё держались у подножия Шляффхерде. Обескровленные, лишившиеся почти всех офицеров, измотанные, но держались. Орлов уже не считал, сколько раз ему пришлось самому вступать в схватку, и ничего, жив оставался. Пара царапин, разодранный мундир, сбитая пулей шляпа — судьба хранит, не иначе. Судьба и солдаты, берегущие командира пуще собственной жизни.

Справа, где-то там, за такими же жидкими порядками Угреньского полка, рубились кавалергарды. Из недр рукопашной кавалерию не разглядишь, трубы молчат, но раз французы до сих пор не обошли, не обскакали, не навалились своей конницей с тылу, значит, Васенька с Николой дерутся, и кто его знает, кому сейчас жарче.

— Передышку бы, — закопчённый, измазанный кровью Колочков хватает ртом воздух, — хоть коротенькую! Четверть часика бы!

— Подойдёт Арцаков, отдохнём.

Часы куда-то запропастились, а со временем сам чёрт ногу сломит вместе с рогами. Стрелки выпускают последние заряды, французы — не менее ладожан потрёпанные — даже не отвечают, быстро, почти бегом откатываясь назад и в сторону, открывая тех, кто идёт им на смену.

— Матерь ты Божия!

А что ещё скажешь при виде таких знакомых по книгам, по рассказам братьев высоких чёрных шапок с красными султанами, густых батальонных колонн, их сплочённых, ровных рядов. Считай, всё! Минут через пять, под рокот барабанов, подойдут своим мерным шагом.